На острове Змеиный погибли пограничники, и им посмертно присвоят звания Героев Украины. Так в своем видеообращении от 25 февраля 2022 года ошибочно заявил президент Владимир Зеленский. 25 февраля, возможно, именно в то время, когда президент записывал видео, российские десантники выводили украинских бойцов из Змеиного на свой корабль — для них начались месяцы и годы плена. Помощь, которую обещало командование на рассвете 24 февраля, так и не пришла.
«Я тогда передал командованию координаты крейсера “Москва” и других российских кораблей, которые держали остров под прицелом, думал, что наши чем-то по ним ударят, что ситуация изменится в нашу пользу. Но этого не произошло», — вспоминает подполковник Ярослав Крикливый. В феврале 2022 года на Змеином он был старшим лейтенантом, офицером 88 батальона морской пехоты. И именно он 24 февраля стал на острове главным — и над гражданскими, и над пограничниками, и над бойцами ВСУ.
По просьбе hromadske Ярослав Крикливый и его боевые товарищи по Змеиному — Вадим и Сергей — вспомнили первые сутки большой войны на острове, когда они, по словам командира, были как мыши в клетке. Дальше — их прямая речь.


Вадим Нестеренко


Военнослужащий 35 ОБрМП. После захвата россиянами Змеиного пробыл в плену почти 2,5 года.
Мы жили в домиках. Говорят, когда-то на Змеином хотели создавать туристический центр, вот их и построили. А столовая наша была в другом, большем помещении. Продукты доставлял вертолет, готовили мы сами.
Гражданские, которые работали на маяке и на причале, держали кур, нескольких баранов. На острове было очень много мышей — видел, как чайки умело ловили их на льду. Дикие кошки жили в пещере, к ним невозможно было подойти — бросались на людей. Не знаю, как вся эта живность пережила обстрелы. Таких сильных ветров, как на Змеином, наверное, больше нигде нет. Без бронежилета на патрулирование не выйдешь — ветром могло сдуть в море. Из-за ветров там никакие деревья не росли. Вообще на этих скалах ничего не росло — ибо земли там почти не было — никакого окопа не выроешь.
Никто из нас не думал, что эта глыба камня, этот остров, кому-то будет нужна. Ну сидим мы на острове, пограничники охраняют морскую границу, наблюдают за движением судов, мы охраняем остров. Говорили ребята, что у пограничников оружие было более солидное, чем наши автоматы, но я лично его не видел. Все на острове было рассчитано на то, что на Змеиный никто не будет нападать.
24 февраля нас подняли по тревоге в 03:30. Передали, что к острову летит российский бомбардировщик. Я сидел, курил сигарету и думал, что сейчас он прилетит и меня больше не будет. Но к такой мысли я привык еще с 2014 года, когда пошел в ВСУ добровольцем. Тот самолет тогда повернул почему-то на границе.
Когда первый бомбардировщик развернулся на границе, мы начали готовить свои зенитки к бою. У нас запаса снарядов было достаточно. Если бы у нас было нормальное укрытие — могли бы вести бой долго. Но на Змеином не было укрытий ни для зениток, ни для людей. Укрыться можно было только среди камней, под пирсом. Бомбы падают, разбивают эти камни, и мелкие камешки разлетаются, как обломки снарядов. У меня до сих пор много таких камешков в теле, хотя я их уже много вытащил.
Словом, мы готовились стрелять. Но «Москва» подняла красный флаг — это по морским законам сигнал об объявлении войны. Корабли немного отошли от острова и прилетели две российские «сушки». В первый же заход они разрушили маяк на острове и наши две зенитки. И мы остались с автоматами против самолетов. «Сушки» прилетали парами каждые 30 или 40 минут, делали сбросы. Четыре или пять пар таких было. А мы от их бомб спасались тем, что хорошо бегали, отыскивая хоть какое-то прикрытие. А когда самолеты отработали, по нам стали стрелять российские корабли.
У нас и кроме меня были ребята, которые воевали во время АТО и ООС. Я имел дело с россиянами в ближнем бою. Но многие ребята паниковали — это был страх. Что взять с 22-летних пацанов, которые только пришли служить и не были ни в каких боях? У меня был опыт, но мне хотелось, чтобы это все скорее закончилось.
российский десант подошел где-то в 18:00. Возможно, с «вышек Бойко», они ведь там сидели, россияне. Это километрах в пяти от острова. Было три десантных лодки, по шесть человек в каждой. Если бы мы открыли по ним огонь, то от нашего острова ничего бы не осталось — за ними стояли военные корабли, самолеты. россияне высадились на пирсе. Мы не вступали с ними в бой — команды никто не давал. Наш старший сказал, что пока ждем. А потом наши командиры решили, что будем сдаваться — у нас не было тяжелого вооружения, чтобы противостоять военным кораблям. Командир нам спас жизнь, потому что я думал, что так и останусь на том острове. Я там сделал все, что от меня зависело.
россияне сказали, чтобы мы оставляли оружие и спускались на пирс. Мы просто бросали автоматы — они потом бегали по острову, их собирали. Мы спустились, и нас уложили мордой в пирс. россияне никого не трогали, повели себя, как адекватные военные.
Когда объявили, что на Змеином все погибли, мы еще на острове были. Мои родители пять дней были убеждены, что я мертв. У них был большой стресс. Мама очень тяжело это перенесла. Я очень хочу знать, почему защитников Змеиного тогда объявили мертвыми.
О том, что наши потопили «Москву», я узнал в плену. К нам в камеру залетели спецы и начали стучать. И сказали, что мы вас бьем, потому что «Москва» затонула. Мне было очень больно от того избиения, но я был доволен, что крейсера больше нет.



Сергей


В феврале 2022 года — военнослужащий 88 отдельного батальона морской пехоты, сейчас — военнослужащий другого подразделения. После захвата россиянами Змеиного пробыл в плену почти 2,5 года.
На острове расслабона не было. Потому что мы военные и у каждого свои конкретные обязанности. Вот я сапер, у меня мины на складе, все в ящиках, все подписано, везде порядок. И еще в моих обязанностях было обслуживание генераторов, подача света. Трижды в день у нас построение, а еще наряды, патрулирование острова по периметру — это не курорт, никто просто так по острову «в гости» не бегал. Я со многими ребятами с острова только познакомился в плену.
У меня были тротил, гранаты, мины. Миновал пляж, он Дамским назывался, растяжки ставил, чтобы как будут высаживаться россияне, так чтоб непросто им было.
Быстро пришло понимание, что все мы можем здесь погибнуть. У людей даже взгляд, выражение лица изменилось. Нельзя было ничего предсказать. Ситуация очень быстро менялась. День пролетел — я даже не заметил как. И обещанная помощь к нам не пришла.
Сначала никто из ребят точно не хотел сдаваться. Мы договорились, что стоим, сколько сможем. А вечером было понятно, что больше не можем, нас к вечеру нормально так уже… И тогда командир принял решение. Поднял там тряпку какую-то на палке.
Лежишь на этом пирсе и понимаешь, что ты не можешь контролировать ситуацию, не догадываешься даже, что будет дальше. Чувствовалось, что россияне сами были шокированы всем, что произошло. Спрашивали, сколько у нас убитых, не верили, что никто не пострадал, ведь на нас столько ракет и бомб прилетело.
россияне разрешали из пирса в туалет отойти. Мы шли, но у многих ничего не получалось — из-за нервов и холода.
У россиян там еще группа зачистки работала. Они начальника маяка вывели и еще одного гражданского, которые с другими гражданскими не эвакуировались почему-то с острова.
Они потом спросили, кто ставил растяжки, а я ответил, что это был я. Меня заставили их снять. Когда меня после этого опять на пирс заводили, там один россиянин выстрелил. Не знаю почему. Скорее всего, случайно. А я уже думал, что… Стою такой, думаю, что, кажется, дырок во мне нет.
Утром 25 февраля они напихали нас всех в один из наших домиков — в комнату, где до этого жили 12 бойцов. Бросили несколько палок колбасы, несколько булок хлеба. Говорили, что через день-два мы будем дома. Говорили, что это типа их работа, что они военные, как и мы.
Выводили нас из домика по два, мы с пирса прыгали к ним в лодку, и они лодкой доставляли нас на корабль — не на «Москву» и не на «Быкова», там третий подошел. Насобирают на палубе восемь человек, завяжут глаза, скрутят руки — и вниз в каюты спускают. Командиров первыми грузили.
И вот на корабле кончилась их лояльность. Там один парень наш крутнул головой — они ему возле уха сразу дважды из пистолета выстрелили, чтобы не двигался без разрешения. Так все по-взрослому, объяснили, что не шутят.


Ярослав Крикливый


На данный момент командир 501 отдельного батальона морской пехоты. После захвата россиянами Змеиного пробыл в плену 2 месяца.
Море и покой, скалы такие красивые. Рыбу ловили, мидии, креветки, рапаны. Из дома военнослужащие могут алкоголь какой-то привезти. Ты можешь присоединиться к компании и употреблять. Но на острове оружие, взрывчатка — не дай бог с подвыпившим бойцом что-нибудь произойдет. Вызвать «скорую» невозможно, только вертолет какой-то из Одессы. Но это очень дорогая штука и только для экстренных случаев. Вот поэтому делается другой выбор: максимально занять бойцов военным делом. Иначе начнется хаос. Мы долбили укрытия в скалах, проводили учебные боевые тревоги, оборудовали позиции, тренировались эвакуировать раненых, устраивали стрельбы — набрасываешь в море пластиковых бутылок и бьешь по ним. Мы с пограничниками проводили боевое слаживание. О войне никто не говорил. Но мы готовились к обороне. Только в тех учениях мы должны были сдержать первую волну наступления и к нам должно было подойти подкрепление на вертолетах. А война — не учения.
24 февраля под утро позвонил мой товарищ. Он еще в Крыму был морпехом в 2014 году. Говорит: «Ярослав, началось, они бомбят наши города». И еще сказал такую фразу: «Теперь официально мы можем их убивать».
Я связался с командованием — мол, такие дела, какие наши действия? Командование ответило: готовьтесь к обороне и ожидайте подкрепления. Я знак плюс поставил, что понял. И поднял по тревоге ребят. Приказал занимать позиции и ждать помощи.
Старшим по званию на Змеином был командир пограничников — капитан. Пограничники базировались в верхней части острова. Военнослужащие ВСУ были в нижней части и имели свои задачи. Мне в мирное время на острове подчинялись парни из 88 батальона, из 35 бригады, бойцы из зенитно-ракетного подразделения. Считалось, что в мирное время за оборону и охрану острова отвечает капитан, а в военное время командование переходит ко мне. Но скажу так: как потом выяснилось, пограничники и морпехи ставили перед собой несколько разные задачи на острове. Поэтому в отношениях возникли нюансы. К утру 24 февраля капитан прибежал ко мне — мол, что нам делать? Говорю, что поднимай людей, будем обороняться. Было нас всех больше 80, если не ошибаюсь. Из вооружения, кроме автоматов, у нас были две зенитные установки, пулемет, «игла» с двумя ракетами к ней, один «фагот». Теоретически им можно было стрелять по кораблям, вертолетам — с минимальной эффективностью.
Мы собрались — командиры подразделений. Планировали, прикидывали. Думали, что, вероятно, на материке начнется что-то жесткое, а о нас забудут, всем будет не до нас. Думали, на сколько хватит запаса пищи, воды. Медик наш, Дмитрий, тогда сказал, что типа Донецкий аэропорт 242 дня продержался и мы продержимся. А где-то после четырех часов мы увидели, что к нам идет военный корабль.
Помню, что я связался с командованием, уточнил, не наш ли это случайно «Сагайдачный» идет нам в поддержку, потому что в утренней мгле мы не могли разглядеть бортовой номер судна. Командование ответило, что в наших водах «Сагайдачного» нет. А когда корабль подошел ближе, мы увидели бортовой номер, загуглили — против нас шел крейсер «Москва». Он начал постоянно отправлять нам сообщение: «Остров Змеиный, я российский корабль, сдавайтесь». Сообщения шли по 16-му международному каналу связи, который используют суда, которые попали в беду и просят о помощи. Я запретил своим людям пользоваться этим каналом, чтобы сделать невозможным психологическое давление со стороны россиян. Потому что люди могли подумать, что сдадимся — и все будет хорошо. А перед этим кто-то из наших ответил «Москве» известной теперь всем фразой.
российские корабли — «Москва» и «Василий Быков» — не знали, сколько у нас на Змеином людей и какое вооружение. Поэтому они поначалу не подходили близко. Мы должны были просигнализировать о готовности сдаться спуском украинского флага. Типа добровольная сдача в плен. Я доложил командованию о российских кораблях и их требованиях. Мне ответили, чтобы ждал. Ну, мы флаг Украины немного приспустили, чтобы зацепить и поднять еще флаг морской пехоты — мол, морпехи не сдаются. россияне увидели — и начался обстрел острова.
На нас пошла группа катеров с десантом. Когда они подошли поближе, мы открыли огонь из стрелкового оружия. Места, где россияне могли высадиться, мы затянули колючей проволокой, натыкали сигнальных ракет и повесили табличку, что заминировано. И это сработало — россияне поверили, не стали там высаживаться. И тогда крейсер «Москва» открыл по нам огонь из бортовых пулеметов. Затем снова самолеты. Начался хаос. Когда по тебе одновременно бьют самолеты и корабли, то лишний раз не сунешься.
Ребята вели себя по-разному. Были такие, что замкнулись в себе, сели под скалой, бросили автомат и уже ждали своей судьбы. Были ребята, которые, грубо говоря, готовились к своей последней битве. Когда пришли катера эвакуировать гражданских (не помню, это были катера пограничников или какой-то береговой охраны), я сообщил командованию, что весь личный состав тоже может сесть в эти катера и выйти. россияне позволили нам выйти. Командование ответило, что остров не покидать и держать оборону. Я сказал ребятам, что кто хочет, может запрыгнуть в эти катера, хотя я не знаю, не будут ли россияне обстреливать их. Но ребята на катера не сели ни мои, ни пограничники. Мы решили, что будем держать оборону на Змеином.
У нас никто не погиб. Были контузии, обломки. Медик у меня был хороший, Дмитрий. Просто бешеный — обстрелы, а он бегает по острову, ребят вытаскивает, только по рации передадут, что есть раненый — он уже там, не ждал, когда ему раненого принесут. Красавчик.
россияне начали обстреливать остров где-то в 04:00 и стреляли часов двенадцать или больше. А мы — перебежками от одного укрытия к другому. Пытались что-то делать, но в этой ситуации что-то сделать было невозможно. Когда россияне сожгли нижнюю часть Змеиного, у нас остался минимальный боезапас — то, что мы с собой забрали наверх. Потом я себя еще очень долго чувствовал мясом, потому что шансов выжить было ноль.
Когда начинается такой кипиш, когда ты чувствуешь себя мышкой в клетке, это на психику очень сильно играет. Вот парень ведет бой в окопе — он понимает, что за ним свои, и если его прижмет, он выскочит из окопа и побежит к своим. А там некуда было бежать. С одной стороны российский корабль метров 100 в длину, и с другой стороны острова — корабль. Такое себе ощущение. Меня учили в академии, как выводить личный состав из окружения, и в уставах ВСУ об этом написано. Но ты на острове. Здесь такое дело, что если бы и хотел убежать, то не уйдешь и не выйдешь.
Вести бой с российскими кораблями было нереально. Это если бы наши зенитные установки не были уничтожены, будь у нас какие-то «джавелины» — тогда теоретически можно было бы. А так бой с кораблями — это как с копьем против танка.
База 35 бригады, 88 батальона — Одесская область. Мы знали из интернета, что Одесса под угрозой, но жива. И у нас был такой подъем — вот мы сейчас здесь на острове россиян побьем, сколько сможем, и чем дольше мы будем их здесь держать, тем больше шансов у наших семей эвакуироваться. россияне боялись идти десантом на Одессу, пока у них в тылу был Змеиный — они не знали, какие на острове силы и не ударим ли мы им в спину. Мы их немного придержали — Одесса по крайней мере смогла немного прийти в себя.
Когда россияне сожгли нашу нижнюю часть острова, мы с пограничниками перераспределили оборону. Отправили вниз группу, которая должна была огнем встретить десант. Но эта группа, мягко говоря, оказалась неэффективной. Следующая тоже. Если бы мы сверху открыли огонь по российскому десанту, под него попали бы и свои.
Приказа о сдаче в плен я не давал. Ситуация была тяжелой. И не всегда на нее можно было повлиять. Загонять ребят на позиции? Многие из них после Змеиного верно служат, выполняют боевые задания, многие из них получили ранения, а еще есть те, кто уже и погиб. Если сегодня говорить, что я считаю тогдашними своими ошибками — то, что не приказал личному составу садиться в катера, которые пришли за гражданскими. Потому что речь шла о роте готовых бойцов, которые могли бы сразу стать в строй на берегу. А так эти бойцы попали в плен. россияне захватили Змеиный — но мы их потом разбили на острове, потому что они на этой открытой местности так же не могли защищаться, как и мы. Нам сказали максимально продержаться — мы продержались. Я выполнил приказ.
Настал момент, когда выбора уже не было. Позвонил жене, попрощался — она в крик. Потом позвонил командиру батальона и сказал, что мы уже все. Защищаться нечем, но мы будем держаться. Он не мог понять, что значит «все». Я сказал, что имел честь с ним служить…
Я не знал, что будет дальше. У ребят некоторых было уже настроение такое, что идем врукопашную. Можно было дать команду идти врукопашную, но это означало обречь парней на смерть. Я понимал, что россияне злы на нас — мы же открыли по ним огонь, вероятно, что кого ранили или убили. Мы точно пробили один катер. Меня в тот момент интересовала только жизнь личного состава. 88 батальон базировался в Болграде, все семьи, родители, матери друг друга знали. Я себе просто не представлял, как я появлюсь в Болграде, если из-за моего неправильного решения все парни погибнут.
Я помню, когда уже была полная сдача, я посмотрел на телефон, прежде чем выбросить его в море. Было 19:27. Мы не сдались в плен на рассвете 24 февраля, как предлагал российский корабль. Мы держались целый день до самого вечера.
Был момент, когда командир российский сказал своим десантникам, что, мол, пленных дофига, давайте, может быть, пристрелим нескольких. Типа скажем, что погибли. Командиров россияне сначала тоже положили лицом в пирс, потом подняли. Так всю ночь мы простояли, а парни пролежали под ветром, на металлическом пирсе.
Нас со Змеиного доставили в Севастополь. Пришел какой-то российский полковник и сказал, что нас дома похоронили. россияне издевались: вот, Герой Украины у нас в плену. Когда меня в 2022 году обменяли, то друзья тоже говорили, что, мол, ты же Герой, потому что Зеленский говорил. Но приказа соответствующего не было, и через несколько дней выяснилось, что мы все живы.


***


Вадим, Сергей и Ярослав и ныне служат в морской пехоте. Находящийся на лечении Сергей планирует по окончании реабилитации уволиться из ВСУ как бывший военнопленный.